«Законы робототехники» Айзека Азимова пользуются исключительным авторитетом и являются своего рода заповедями для многих сторон этически-философского дискурса вокруг искусственного интеллекта. Практическое применение этих «законов», однако, сталкивается с принципиальными трудностями, причины которых исследованы в этой статье. В частности, первый «закон» о недопущении вреда человеку не уточняет, об ущербе кому идёт речь; второй «закон» о подчинении робота человеку не уточняет, кому из претендентов на управление роботом следует отдать предпочтение. На элементарных примерах показано, что при наличии конфликта интересов оба этих абстрактно-гуманистических «закона» теряют смысл и являются жизненно несостоятельными. Кроме того, даже в отсутствие такого конфликта «недопущение вреда» требует от робота предвидения последствий тех или иных действий в сколь угодно далёком будущем, однако возможность такого прогноза противоречит законам физики и биологии. Наконец, показано, что формулировки всех трёх «законов», очевидно абсурдные для неодушевлённых инструментов, предполагают наличие у роботов свободы действия, ошибочно наделяя их субъектностью. Этот ложный антропоморфизм, характерный для современных обсуждений искусственного интеллекта, закрепился в устойчивых языковых формах. Система выявленных искажений представляет собой чуждую традиционным культурам когнитивно-мировоззренческую матрицу, угрожающую безопасности общества на переходе к новым техноукладам.

В представленной статье исследуются философские основания визуального поворота в исторической науке. Рассматривается влияние данного феномена на трансформацию исторической методологии и исследовательских подходов через призму исследований культовой архитектуры. Визуальный поворот, как показано в статье, играет одну из ключевых ролей в формировании новых парадигм исторического знания, что выражается как в интеграции визуальных источников, так и в конструировании и адаптации новых методов и подходов в рамках современной историографии.

В настоящее время все больше исследователей в области философии подчеркивают, что современный социум является нарциссическим. Принято считать, что подобная трансформация общества произошла после Второй мировой войны, когда среднестатистический человек разочаровался в идеалах модерна и закрылся в себе, не желая более активно участвовать в общественной жизни. Распространенность такой жизненной стратегии позволила назвать современную эпоху нарциссической. Однако, посмотрев на предыдущие времена, можно увидеть, что подобная трансформация человека началась еще до сороковых годов ХХ века, фундамент подобного общественного уклада был заложен еще в начале прошлого столетия. Ознакомившись с трудами философов тех времен, становится понятно, что основой подобного общества является массовость, о разрастании которой активно писали в ХХ веке. Данная статья ставит перед собой попытку продемонстрировать влияние массового общества на зарождения нарциссизма. В работе описываются характеристики массовости, демонстрируется, что именно такой общественный уклад мог стать той основой, на которой в дальнейшем и будет построено нарциссическое общество, описываемое в трудах современных философов.

В статье представлен всесторонний анализ основной проблематики постколониального дискурса. Рассматриваются ключевые теории, такие как постколониализм, деколонизация мышления и ориентализм, а также другие концепции, связанные с этим направлением исследований. Анализируются основные противоречия постколониальной теории и определяется роль и место постколониализма в современном мире. Показано, что на данном историческом этапе постколониализм старается выйти за рамки ангажированного знания и предложить миру определенную модель поведения для преодоления различий между «центрами» и «периферией», но пока рассматриваемое в данной работе направление занимается скорее фиксацией несправедливости в обществах. Разрушить это устоявшееся отношение к постколониализму и дать практические методы борьбы с неравенством – основные задачи постколониальных исследователей.

В статье рассматривается феномен «умного» города с точки зрения объективной необходимости современного процесса цифровой трансформации городской среды, а также как род урбанистической метафоры, определяющей наше отношение к этому процессу. В свою очередь понятие метафоры анализируется в рамках классического, философского и урбанистического дискурсов. В этом ключе рассматривается уместность применения к городу определения «умный», приводятся примеры успешно реализуемых проектов «умного города». Цифровизация городов – неизбежный процесс их развития. Города не смогут обеспечивать комфортное для населения проживание, а соответственно, и выдерживать конкуренцию друг с другом, если не начнут внедрять современные цифровые технологии. В нашей стране для улучшения жилищно-коммунальной, образовательной, градостроительной и других сфер был разработан федеральный проект «Умный город», который в буквальном смысле заставляет города развиваться. Тем не менее, возникает вопрос о самостоятельности процесса городской цифровизации: умный город – это метафора или реальность? Мы полагаем, что классическая метафора Кристофера Александера «город–дерево» все так же актуальна, потому что и противоречия человеческого, институционального и технологического измерений, кажущиеся особо актуальными в новых условиях, и предполагаемая логика их алгоритмического представления принадлежат одному архетипу.

Рассматривается понятие контекста, которое наряду с понятиями реальности и нормативности является центральным понятием контекстуального реализма. Устанавливаются связи между контекстуальностью, нормативностью, концептуальностью и непредопределённостью, между понятиями контекста и релевантного (имплицитного) знания. Приводятся примеры контекстуальности, в частности, в квантовой механике. Показано, что контекстуальность – антидот против релятивизма. С точки зрения контекстуального реализма предлагается критика эпистемологического корреляционизма. Рассматривается вопрос о критериях существования/реальности.