Данная статья продолжает исследование «не-идеальной» эпистемологии, фокусируясь на коллективных эпистемических установках, таких как предрассудки и стереотипы. Традиционно получающие негативную оценку, эти установки рассматриваются с точки зрения их эпистемического статуса, отличного от моральной оценки. В статье оспаривается представление о предрассудках и стереотипах как изначально ложных, акцентируются их функции экономии познавательных усилий и социальной легитимации, впервые отмеченные У. Липпманом. Подчеркивается различие между истинностью и корректностью (обоснованностью) стереотипа как эпистемической установки, где приоритет отдается процессуальному аспекту формирования убеждения. В статье поддерживается вероятностный подход к оценке точности стереотипов, их трактовка как родовых утверждений, истинность которых следует оценивать эмпирически, а не априорно

В работе обозначены методологические рамки, в которых отношение к неопределенности и риску рационально и позволяет в этих условиях принимать благоразумные решения, направленные на достижения целей. Показано принципиальное отличие условий неопределенности и риска. Предложено междисциплинарное определение риска, не связанное с какой-либо наукой или группой наук. В основе определения лежит представление о том, что риск является следствием решений, принятых субъектом, в основе которых его цели, оценки и система ценностей. Показано значение нормативных моделей оценки риска, поскольку они служат ориентирами и методологической основой действий для человека, стоящего перед трудной проблемой выбора. Рассмотрены оценки риска редких событий; показано, что они происходят чаще, чем обычно принято считать.

Можно позволить себе сказать, что в процессе человеческой жизни есть какие-то формы деятельности, которые сопровождают его на протяжении всей жизни. Важнейшая из них – это игра. Уже в дошкольном возрасте игра становится инструментом становления личности человека и одновременно формой его социализации. Игра предполагает наличие правил, по которым она должна осуществляться. В них могут входить как общие, так и частные правила, характеризующие конкретные игры. Но во всех играх правила носят иерархизированный характер. У этих правил есть явные или неявные разработчики. Например, в играх, пришедших к нам из глубины веков, трудно найти явных разработчиков. Во многих современных играх они присутствуют явным образом. Но «следование правилу» (в общезначимом смысле этого выражения) оказывается необходимым условием осуществления игры. В зависимости от субъектной направленности игры (ребенок и его возраст, взрослый человек и его цели и задачи, языковой статус игры и т.д.) для осуществления игры могут понадобиться или, наоборот, не понадобиться специальные профессиональные знания. Например, использование игры (в ее самых разных формах) в образовательном процессе требует особых управленческих знаний и педагогического профессионализма. Игра, если ты не разработчик современных компьютерных игр, где, в конечном счете, тоже работает команда, не строится самостоятельно. Она требует подключения к существующим правилам или разработки новых правил. Это происходит даже в том случае, если, например, ребенок играет самостоятельно, творит. Но он при этом достраивает, настраивает какие-то формы деятельности, игры, в которые с ним ранее играли взрослые или другие дети. Игра порождает специальный язык описания правил, который развивается в процессе игры. Например, можно говорить о существовании своего шахматного языка или футбольного языка, в котором концептуальные аппараты и правила организации игры разные. В то же время можно говорить и о том, что все-таки существуют некоторые общеметодологические установки организации игровой деятельности. Именно поиску таких общеметодологических установок и посвящена данная статья.

Социокультурная трансформация в условиях выстраивания многополярного, поликультурного мира оказывает формирующее влияние на модернизацию экономики, актуализирует процедуры институционализации, программируя процессы интеграции и дезинтеграции культуры и социальности. Рассматривая локальное сообщество как объект исследования, автор целью работы ставит анализ социокультурных условий и факторов, обусловливающих процессы эволюции локальных сообществ. Социокультурная динамика детерминирует возникновение разновекторных полюсов производственно-экономической деятельности локальных сообществ: от стремления сохранить традиционную направленность, поддерживая сложившийся жизненный уклад, до полного принятия содержательных качеств инновационного стиля жизни, способствующего разрушению социокультурной идентичности локальных сообществ. Складывающаяся парадигма развития локальных сообществ основывается на модернизации производственно-экономических практик, базирующихся на концепции многоукладной экономики и многофункциональности.

Неотъемлемым свойством любого теоретизирования о явлениях культуры является стремление выделять дискретные сегменты культурных продуктов. Один из наиболее известных примеров из древности – концепция идей Платона. Сегодня же вокруг этой когнитивной тенденции сосредоточились многие подходы в гуманитарных науках, включая семиотику, историю понятий, дискурсивные исследования и т.д. Это говорит о фундаментальности вопросов о сущности, свойствах, отношениях и объеме этих элементарных единиц. В частности, принципиальное значение для разработки эволюционно-эпистемологической теории играет необходимость определения субъекта и элементарного уровня эволюционного развития, коим во второй половине XX в. среди большинства сторонников теории эволюции принято считать «ген», который в том числе оказывается величиной, мерой изменчивости. Споры о том, что именно нужно считать аналогией гена в развитии культуры и науки, в последние десятилетия все больше обостряются. Данная статья сосредоточена на анализе исторического развития основных проблем, возникающих в ходе попыток концептуализации генно-культурной эволюции. Особое внимание уделяется противоречивым отношениям внутри коэволюции природы и культуры.

Цель работы – показать, что обращение к оригинальным текстам Уильяма Уэвелла – автора гипотетико-дедуктивной модели обоснования научного знания – может заставить еще раз вернуться к разговору о содержательности вывода, приводящего к знанию. Позитивисты закрепили то, что Ларри Лаудан называет «консеквентализм» – представление о том, что единственно значимой формой эвиденциального подкрепления теории является эмпирическое подтверждение ее следствий. И это в целом отвечало декларируемой логике проекта – сосредоточиться на логических аспектах анализа знания и сместить фокус с объяснения явлений на подтверждение гипотез. В этом смысле обращение к истории науки, анализ онтологии знания У. Уэвелла, можно рассматривать как отказ от абсолютности позитивистского видения и основание для восстановления дискуссии о «метафизических» предпосылках вывода, но уже, естественно, с учетом результатов, полученных философией науки за последние полтора века. Основная идея – не только акцентировать внимание на том, (а) какие элементы уэвелловской схемы подтверждения гипотезы были отброшены позитивистами в ходе формирования канонической теперь уже трактовки гипотетико-дедуктивной модели, но и подчеркнуть (б) самостоятельность авторской концепции У. Уэвелла построения научных теорий, частью которой является оригинальная «метафизическая» трактовка вывода к объяснению. Теория знания У. Уэвелла соединяет три типа вывода – индукцию, дедукцию и абдукцию – и как образец проекта описания и теоретического обобщения представления о научной теории, которое отвечает великой эпохе научных открытий конца XIX века, ставит перед ученым задачу ответить на вопросы как происходит явление и почему оно происходит. В частности, абдукция в концепции У. Уэвелла не подразумевала выбора наилучшей гипотезы, – его критерии истинности объясняющей гипотезы направлены на дополнительную проверку и корректировку гипотезы, уже принятой на первом, гипотетико-дедуктивном, этапе. Это отражает представление о динамике научного процесса – предусматривает возможность не только проверить выведенные обобщения, но и внести коррективы в теорию на основании новых данных